Механик: Реабилитация щедрого Левиафана
Политолог, публицист Александр Механик – о том, что такое ценность в экономике и каковы ее источники.
Известный итало-американский экономист Мариана Маццукато в своей недавно переведенной на русский язык книге изучает происхождение ценности в экономике, настаивает на том, что финансовый сектор в его современном виде оказывает пагубное влияние на развитие реального сектора, а ключевая роль в инновационном процессе принадлежит государству — с чем, впрочем, можно поспорить.
В самом начале своей книги Маццукато заявляет о ее основной цели — изменить отношение к государству, которое сложилось в современной экономической теории и экономической практике. К государству как «кафкианскому бюрократу, погребенному под грузом бумаг, неуклюжему и неэффективному». К государству, которое «изображается как нечто присосавшееся к обществу и финансируемое за счет обязательных налогов на многострадальных граждан». И, как замечает Маццукато, «вывод при таком подходе всегда будет только один: нам нужно больше рынка и меньше государства. Чем тоньше, незаметнее и эффективнее работает государственная машина, тем лучше». Однако недооценка возможностей государства, по мнению Маццукато, — одна из главных проблем современного общества (или даже, скорее, современного капитализма как экономической системы), которое пагубно влияет на само общество и его способность к развитию. А эта проблема, как и другие, поднимаемые Маццукато, проистекают из неправильного понимания современной экономической теорией природы ценности и того, кто ее создает.
В основе многих современных политико-экономических проблем лежит, по мнению автора, неправильное представление об источниках и творцах ценности, созданное современной экономической теорией. И еще одна важнейшая цель этой книги, как ее объясняет Маццукато, — это формирование в обществе правильного понимания того, что такое ценность в экономике и каковы ее источники.
Вот почему Маццукато значительную часть своей книги посвящает рассказу о том, как различные экономические школы и экономисты, начиная с Адама Смита, понимали, что такое ценность.
Здесь важно отметить, что название книги Маццукато на английском звучит так: The Value of Everything — и слово value переведено как «ценность», хотя обычно при переводе англоязычных текстов по экономической теории на русский слово value переводится как «стоимость», что часто понимается как денежная стоимость или попросту цена того или иного продукта. И это не только проблема перевода, но и самой теории. По крайней мере, классики экономической теории и создатели «трудовой теории стоимости» Адам Смит и Карл Маркс имели в виду под value вовсе не деньги, а именно ценности, создаваемые трудом, которые в процессе рыночного обращения принимают денежную форму, но к ней не сводятся.
Вот почему важно понять, с одной стороны, как и почему категория ценности, имеющая как практический, так и философский смысл, постепенно свелась к вульгарной денежной стоимости или просто к цене того или иного продукта, и преодолеть эту вульгарность. А современной экономической теории — вернуть слову value его истинное значение и на этой ценностной основе понять современную экономику. Тем более что главные труды и Смита, и Маркса многими рассматриваются не только как выдающиеся экономические, но и как философские работы. А с другой стороны, важно понять, каким образом это представление о ценности повлияло на экономику и как это влияние преодолеть.
Из правильного понимания слова «ценность» следует, по мысли Маццукато, правильное понимание важнейших исследуемых ею феноменов экономической жизни, которыми являются создание и изъятие ценности. Она поясняет: «Под “созданием ценности” я понимаю способы, с помощью которых различные типы ресурсов (человеческие, материальные и неосязаемые) возникают и взаимодействуют с целью производства новых товаров и услуг. Под “изъятием ценности” я понимаю виды деятельности, сосредоточенные на манипуляции существующими ресурсами и продукцией и на извлечении непропорционально высоких доходов из проистекающих из этого торговых операций». Однако в настоящее время под влиянием маржиналистской теории перечень отраслей экономики, создающих ценности сильно расширен, в него вошли, например, финансы хотя в рамках классической теории их понимали, как «вспомогательный фактор для обменных операций с уже существующей ценностью». Финансовый сектор, который прежде считался непроизводительным, теперь рассматривается как создатель ценности, и именно это способствовало, по мнению Маццукато, возникновению и экспансии одного из вреднейших и опаснейших для экономического развития явления — экспансия финансового сектора во все сектора экономики.
Экспансия финансового сектора во все сектора экономики, в результате которой «финансовые операции и поддерживаемая ими ментальность, проникли в промышленность», — это еще одна важнейшая угроза для современного капитализма, которую, по мнению Маццукато, необходимо преодолеть, чтобы вернуть ему способность к полноценному развитию. Эта угроза наглядно проявляется в том, как «менеджеры крупных компаний предпочитают направлять более значительную долю прибылей не на инвестирование в долгосрочное будущее бизнеса, а на обратный выкуп акций, что, в свою очередь, накачивает биржевые котировки, фондовые опционы и заработки управленческой верхушки. Они называют это созданием ценности, но, как и в самом финансовом секторе, реальность зачастую оказывается противоположной: мы имеем дело с изъятием ценности».
В результате распространения на реальную экономику финансовых практик и подходов происходит искажение целей, которые ставят перед своими компаниями менеджеры и акционеры, думающие не столько о содержательном развитии бизнеса, сколько о спекуляциях на рынке акций, что и стало одной из причин кризиса 2008 года. Именно этот процесс Маццукато называет финансиализацией. Но, как писал Джон Кейнс, которого обильно цитирует Маццукато, «когда расширение производственного капитала (capital development) в стране становится побочным продуктом деятельности игорного дома, трудно ожидать хороших результатов».
Возможно, нам в России страхи Маццукато перед обратным выкупом акций кажутся преувеличенными, но она приводит впечатляющие цифры этих спекуляций в США. «Масштаб обратного выкупа акций крупнейшими компаниями США за последние годы в 2014 году проследил по хронологии американский экономист Уильям Лазоник. С 2003 по 2012 год 449 компаний из списка S&P 500 использовали 2,4 трлн долларов для обратного выкупа собственных акций, преимущественно посредством покупки на открытом рынке. Данная сумма составила 54% от их совокупной прибыли. Добавим к этому дивиденды, на которые пришлось еще 37%, и получим лишь 9% прибыли, доступной для капитальных инвестиций. За тот же период десять крупнейших по объемам обратного выкупа компаний США потратили на эти цели ошеломляющую сумму в 859 млрд долларов, что эквивалентно 68% их совокупной чистой прибыли».
Что же надо сделать, чтобы развернуть капитал в реальной экономике от финансовых спекуляций к целям развития? Маццукато предлагает несколько мер. По ее мнению, «если искомой целью является долгосрочный рост, то частный сектор должен быть вознагражден за принятие решений, которые направлены на долгосрочную, а не на краткосрочную перспективу». Компании можно вознаграждать за то, что они следуют стратегии развития сложных инвестиций для повышения необходимого уровня подготовки своих работников, внедрения рискованных новых технологий и вложений в исследования и разработки. «Реинвестирование прибыли обратно в реальную экономику вместо ее накопления или направления на обратный выкуп акций должно быть необходимым условием предоставления любой формы государственной поддержки, будь то субсидии или правительственные гранты и займы».
Роль инноваций и кто их создает
Третья важнейшая проблема — инновации, которые, как признает Маццукато, являются важнейшими двигателями экономики, но она считает ошибочным представление, что источником инноваций является только частный бизнес, и настаивает на инновационной активности государства как источника идей и возможностей для частного бизнеса и основы его инновационного развития.
Мировой опыт показывает, отмечает Маццукато, что на начальных этапах инновационного процесса, а особенно на стадиях фундаментальных исследований, когда для частного бизнеса очень высоки риски финансовых потерь, решающую роль играет именно государство в лице разнообразных государственных институций наподобие DARPA и ARPA-E в США, Yozma в Израиле, KfW в Германии или Китайского банка развития. И только в тот момент, когда инновации оказываются близки к коммерческому применению, в дело вступает частный сектор. «Как показывают факты, лишь после того, как инвестированы эти средства с высоким фактором риска, наступает очередь менее склонных к риску частных финансовых фондов, например частного венчурного капитала… после того как самые высокие риски развития проекта уже взял на себя кто-то другой, — хотя для стремительного обогащения это и есть оптимальный момент».
И в качестве примера автор описывает ситуацию 1984 года, когда «разрыв между начатой венчурными капиталистами игрой на повышение и их реальными достижениями обнаружился в диалоге между Полом Бергом, одним из обладателей Нобелевской премии по химии 1984 года, и сооснователем Kleiner Perkins Томом Перкинсом, который похвалялся ролью своего сектора в биотехнологиях. “Где были ваши люди в 50‒60-х годах, когда все финансирование приходилось направлять в фундаментальную науку? Большинство открытий, которые активизировали венчурную индустрию, было сделано еще тогда”, — заявил Берг. Однако теперь перед венчурными капиталистами лежали перспективы умопомрачительных прибылей».
А раз так, то «учитывая гигантские риски, которые берет на себя налогоплательщик, когда государство инвестирует в новые гипотетические области наподобие Интернета, нельзя ли придумать способы вознаграждения за инновации, которые имели бы такое же отношение ко всему обществу, как и принимаемые риски? Эти способы могут включать установление верхних пределов стоимости лекарств, разработкой которых занимается государство; определение условий предоставления государственной поддержки, такие как требование реинвестирования прибылей в производство, а не трата их на спекулятивные обратные выкупы акций; разрешение для государственных структур удерживать долю в капитале или роялти в технологиях, для которых они предоставили нисходящее финансирование; предоставление компаниям таких же займов с выплатой из будущих доходов, какие предоставляются студентам».
Правда, стоит отметить, что автор делает акцент на дизраптивные инновации, основанные на масштабных научно-технических прорывах и тут с доминирующей ролью государства спорить сложно. Между тем инновационный процесс гораздо более разнообразен и в инкрементных или менее революционных с научной точки зрения инновациях главенствующая роль остается за предпринимателем и частным бизнесом.
Особое внимание Маццукато уделяет фармацевтическому сектору и ценообразованию на лекарства как самому наглядному примеру злоупотреблений со стороны корпораций, когда заоблачные цены оправдываются, во-первых, инновационностью разработок и затратами на них, и, во-вторых, ценностью, которую имеют спасенные с помощью этих лекарств человеческие жизни. Манипулирование понятием ценности вызывает особое возмущение автора.
Она отмечает: «Во-первых, расходы на фундаментальные исследования со стороны фармацевтических компаний очень невелики в сравнении с получаемыми ими прибылями. Кроме того, они гораздо меньше, чем те средства, которые фармкомпании тратят на маркетинг, и зачастую меньше тех сумм, что они расходуют на обратный выкуп акций с целью повышения их стоимости в краткосрочном периоде, на опционы по акциям и вознаграждение топ-менеджеров.
Во-вторых, исследования, приводящие к настоящим инновациям в фармацевтике, под которыми в широком смысле понимаются новые молекулярные структуры, проводились главным образом в лабораториях, финансируемых государством».
Что касается ценности, то в этом контексте Маццукато считает такие рассуждения просто спекуляцией с целью оправдания заоблачных доходов фармацевтических компаний, но видит основу этих спекуляций в том неправильном понимании источников ценности, которое воцарилось в экономической науке.
Вернуть государству уверенность
Возвращаясь к проблеме роли государства в современной экономике, Маццукато опять цитирует Кейнса: «Для государства важно делать не то, что уже делают отдельные лица — чуть лучше или чуть хуже, а делать то, что в данный момент вообще не делается» и делает вывод, что эта фраза Кейнса демонстрирует его уверенность в том, что правительство должно быть смелым, обладать чувством ответственности, не просто копировать частный сектор, а стремиться к чему-то принципиально отличающемуся от него». А пока «интерпретация провалов государства в рамках теории общественного выбора как худшего варианта в сравнении с провалами рынка и стремление сделать правительство “эффективным” привели к размыванию самих этоса и цели государственных услуг. Это также снизило потенциал и уверенность (в виде сомнений в адекватности восприятия действительности) государства и размыло способность чиновников “мыслить масштабно”».
В результате, как отмечает Маццукато, замещение смелых амбиций анализом финансовой эффективности ликвидировало ту общественную ценность, которую способно создавать государство. Она напоминает о масштабных проектах, которые были инициированы государством, таких как Лунная программа, и о словах Джона Кеннеди «мы решили полететь на Луну и заняться другими делами не потому, что они легки, а потому, что они сложны, потому что эта цель послужит организации и оценке наших лучших усилий и навыков».
Именно государственная политика имела принципиальное значение для предвидения и обнаружения таких ключевых технологий, как интернет, критически значимый для успеха Кремниевой долины. В процессе развития своих крупных проектов государство вдохнуло жизнь в новые рынки, которые выросли из этих технологий (экономика доткомов).
И «этот историко-институциональный взгляд на взаимоотношения рынков и государства резко противостоит преобладающей сегодня ортодоксальной точке зрения и отсутствует в магистральной экономической теории».
Главное не экономия, а разумное расходование госсредств
Одной из максим современной экономической теории, в частности, является требование до предела снижать государственные расходы. И в этом Маццукато ей тоже противостоит. Позволим привести длинную цитату, которая во многом отвечает и на многие вопросы экономических дискуссий, идущих в нашей стране с начала 90-х годов: «Эта зацикленность на жесткой экономии ради сокращения долга упускает из виду один принципиальный момент: значение имеют долгосрочный рост, его источник (куда осуществляются инвестиции) и его распределение (кто пожинает вознаграждения). Если посредством мер жесткой экономии сокращению подвергаются те принципиальные сферы, которые создают потенциал для будущего роста (образование, инфраструктура, забота о здоровье населения), то ВВП, сколь бы плохо ни определялся данный показатель, расти не будет. Кроме того, ирония заключается в том, что одно лишь сокращение бюджетного дефицита может дать небольшой эффект для соотношения долг/ВВП, если знаменатель этой дроби подвергается негативному воздействию. А если сокращения расходов приводят к увеличению неравенства — а именно это произошло в Великобритании в результате мер жесткой экономии последних лет, — то потребление может расти лишь за счет долга (например, по кредитным картам), который поддерживает покупательную способность. И наоборот, если осуществляются государственные инвестиции в такие направления, как инфраструктура, инновации, образование и здравоохранение, что обеспечивает рост здоровых обществ и создает благоприятные возможности для всех, то налоговые поступления, скорее всего, вырастут, а размер долга в соотношении с ВВП снизится».
И автор указывает, что, забыв обо всех мерах жесткой экономии, которые навязывались европейским странам в течение многих лет (а мы вспомним, что и России в 90-е годы), в настоящее время и США, и Евросоюз вливают в экономику триллионы долларов и евро, буквально реализуя идеи Кейнса.
Ранее опубликовано на: https://stimul.online/articles/sreda/reabilitatsiya-shchedrogo-leviafana/
