Побег из 21-го века в 20-й — так можно обозначить новый тренд, крепнущий и в России, и в других странах мира. Все больше людей, измученных информационным изобилием и диктатурой шума, выбирают фокусировку на главном. В стране растет спрос на научно-популярное знание, идеологические кружки, гражданский активизм, участие в благотворительности и другие традиционные практики. Этот «бунт против отсутствия реальности» может стать как разрушительным, так и созидательным — в зависимости от того, заметит его государство или проигнорирует.

Политолог, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин – о том, что такое «новая подлинность» и где ее ищет «тихое большинство».

Зачем знанию сила

Вечер рабочего дня, ДК ЗиЛ, Москва. В 19.30 здесь начнется лекция «История без срока давности: парадоксы исторического времени». Звучит гипнотично, но кто же будет это слушать, когда на улице такая роскошная погода? Можно погулять под сводом переливающейся всеми цветами радуги листвы, снабженной какой-то экзотической подсветкой. Можно посидеть в Яме на Покровском, где не действуют законы РФ и принято пить вино, а полиция вежливо не замечает этого. Да мало ли как можно приятно провести время теплым вечером в большом городе?

Но с людьми явно что-то произошло. На лекцию о линеарном времени и о хрупкости настоящего приходит полным-полно народу. Свободных мест почти нет, среди публики много молодых. И здесь такое — чуть не каждый день.

— В России просветительский ренессанс. Появилось огромное количество проектов просветительской деятельности в разных форматах, — рассказывает Роман Переборщиков, руководитель «Курилки Гутенберга», крупнейшего в России организатора научно-популярных мероприятий. — Наш существует с 2014 года, в какой-то степени он стал результатом этого запроса на научное знание.

Всплеск интереса к науке в России, рассказывает Роман, связан в первую очередь с тем, что общество само стало производить огромное количество научно-популярного контента. Этим ситуация внешне отличается от положения дел на Западе, где за популяризацию науки в основном отвечают государственные институты и организации, которые отчитываются перед обществом за проделанную работу, например, NASA.

Социальный престиж научного знания пришелся на 1960-е, а потом в СССР и в мире началось встречное движение. В обществе появился спрос на «альтернативное знание». Эфиры телевидения и радио по обе стороны Железного занавеса заполнили невесть откуда взявшиеся истории про «необъяснимое»: бермудский треугольник, фантастические способности филиппинских колдунов, йети, пришельцев, сокровенные тайны пирамид. Советская молодежь вслед за западными сверстниками уходила в мистицизм и эзотерику.

New Age, массовый интерес к йоге, «духовности» и внерациональному знанию создали предпосылки для того, что весь скучно рациональный мир превратился в «Канатчикову дачу», где миллионы людей заряжали баллоны с водой энергетикой телевизионных экстрасенсов, о чем пророчески сообщали сумасшедшие из песни Высоцкого:

Треугольник вас, учёных,
Превратит в умалишённых,
Ну а нас — наоборот.

К рубежу веков однозначное, верифицируемое и доказуемое знание, полученное с помощью научных методов, превратилось в «башню из слоновой кости» в мире народного мистицизма и бесконечных «альтернативных» учений во всех областях, от медицины и физики до истории и психологии.

Тренд, если верить Роману Переборщикову, развернулся.

— Сегодня для любого человека, сохранившего хотя бы толику благоразумия, очевидно, что эзотерике можно доверять лишь в той же степени, что и политикам. Когда смотришь по сторонам, а вокруг только обман и манипуляция фактами, начинаешь искать то, чему ты можешь доверять, — рассуждает Роман о мотивации своей аудитории. — Сложно оценить, какая часть общества находит мировоззренческий фундамент в эзотерике. Важнее, что появились люди, которые нашли этот фундамент в науке. И их достаточно, чтобы начать консолидироваться в научно-популярные проекты, блоги, СМИ и распространять научное мировоззрение на еще большую аудиторию.

Первые проекты популяризации науки в новой России стали появляться еще в середине 2000-х. Например, лекции Полит.ру собирали московских интеллектуалов в богемных кафе вроде «Билингвы». Резкий рост интереса к подобным мероприятиям, соответствующей литературе и лекциям в интернете начался, по словам Переборщикова, примерно в 2012 году. Сама «Курилка Гутенберга» изначально была закрытым клубом единомышленников, которые обсуждали научные открытия и публикации в узком кругу. Но очень скоро выяснилось, что потребность в таком общении испытывают многие тысячи, и основатели перешли к работе с широкими массами.

— Я объясняю это тем, что на фоне происходящих в тот момент в политике событий, многие люди задумались об эмиграции, в том числе внутренней. В отличие от политики, наука в большинстве случаев однозначна, настоящие ученые не меняют мнение в зависимости от того, что хочет слышать аудитория, и в большинстве случаев не лгут. На фоне огромного количества сомнительной информации обо всем на свете появился запрос на более устойчивую картину мира, и научно-популярный контент в этом плане стал отличной альтернативой. С тех пор прошло семь лет, и сейчас мы переживаем этап, когда аудитория научно-популярных проектов находится на пике: рост однозначно есть, но сколько он продлится, предугадать сложно.

Уже за первые четыре года существования «Курилка», работающая исключительно на волонтерских и некоммерческих началах, провела около 500 научно-популярных и культурных мероприятий в 41 городе России и Белоруссии. Лекции проекта вживую посетили более 50 тыс. человек, а в интернете посмотрели более 5 миллионов раз. На канал проекта в YouTube подписаны 81 тыс. человек. И «Курилка» — вовсе не единственный появившийся снизу проект, занятый распространением научной картины мира.

На YouTube-канал «Постнаука», сконцентрированный на просветительской работе в интернете и выпускающий массу 10 — 15-минутных роликов, в которых настоящие ученые, а не «академики дворовых академий», рассказывают о той или иной конкретной научной проблеме, подписаны 418 тысяч человек. Еще больше подписчиков (615 тысяч) на канале гуманитарного просветительского проекта Arzamas, основанного Филиппом Дзядко и посвященного качественной гуманитарной науке.

Понятно, что аудитория этих проектов сильно пересекается, но она продолжает расти, становясь важным элементом меняющегося культурного ландшафта.

Показательная история складывается прямо на наших глазах. Одним из важнейших направлений для популяризаторов науки была борьба с предрассудками и антинаучными практиками. Например, с гомеопатией, которая вызывает скепсис у большинства врачей и биологов. И вот уже третий год подряд рынок гомеопатии в России сжимается, и динамика этого процесса растет. Только в прошлом году, по данным Переборщикова, рынок сократился на 14,4%.

— Правда, единого мнения о причинах нет: то ли просвещение приносит плоды, то ли люди в условиях кризиса экономят на дорогостоящих лекарствах, — говорит Роман.

Как бы то ни было, кризис и просвещение пока идут рука об руку. Огромное число людей отправились в научную «внутреннюю эмиграцию» скорее в поисках надежной основы для ответа на мировоззренческие вопросы, а не за практическим знанием.

Ленин в «Макдональдсе»

Современный человек, верит он в потустороннее или нет, остро нуждается в рациональном знании о том, как ему жить обществе. Люди слушают лекцию про поведение волков или про Наполеона, а хотят услышать про себя.

В ХХ столетии наука развивалась под контролем и покровительством государства. Претендуя на политическую нейтральность, научное знание поставляло обществу базовые, фундаментальные элементы мировоззрения. Внешне нейтральная наука придавала легитимность тем или иным идеологическим и политическим проектам. Поэтому она все больше воспринималась обществом как часть идеологической машины государства. Мировой кризис интереса к наукам совпал с кризисом идеологизированных политических систем.

Вот типичная эволюция среднестатистической советской семьи интеллигентского толка: до 60-х включительно — искренняя верность идеалам социализма; 70-е — смутное сомнение; 80-е — вместе с настроениями столичной интеллигенции и редакционной политикой журнала «Огонёк» плавное перетекание в пламенный антикоммунизм. В конце перестройки все ходят с детьми на демонстрации «демократов». Дома ребенок садится на красного пластмассового коня и живо представляет, как стреляет «комиссариков» в новой гражданской войне. Война, к счастью, не началась, «демократы» счастливо победили, страна развалилась, а зарплаты родителей стали равны цене упаковки жевательной резинки из какой-нибудь капстраны.

Разочарование вылилось в тотальную деидеологизацию. Все, что имело отношение к сфере публичного, всеобщего, универсального, теперь воспринималось как грязная ложь. Ценностью обладало лишь частное, приватное. Только голый факт, не требующий дополнительного обоснования, мог приниматься всерьез — как нечто подлинное, отличное от лицемерных идеологических манипуляций. Интерес к науке угас вместе с разочарованием в политических идеологиях. В среднестатистической советской семье интеллигентов перестали выписывать журнал «Знание — сила». Зато примерно тогда же стали читать эзотерическую литературу, претендующую на знание о «подлинной природе бытия».

Целостная картина мира уступила место культу разрозненных откровений и переживаний. Общество атомизировалось. Увлечение политикой стало восприниматься в лучшем случае как форма индивидуальной психической девиации, в худшем — как бесконечно грязная технология массового обмана. Или как то и другое одновременно. Вытянутая в линию история лопнула и распалась на бесконечное множество осколков, говорящих с нами на собственных, принципиально не переводимых языках. Именно об этом и рассказывали на лекции в ДК ЗиЛ.

Теперь, кажется, наступили новые времена. Идеологическая продукция расходится в России, как горячие пирожки. В социальных сетях плодятся и растут как на дрожжах идеологические паблики. В любой части политического спектра полно многотысячных групп и блогов. И дело вовсе не в популярности действующих политиков, а в спросе на сами идеологические дискурсы.

В паблике закрытого по решению суда националистического блога «Спутник и погром» 116 тысяч подписчиков. Блоги идеологов российского либертарианства Михаила Светова и Егора Жукова, проповедующих экзотическую для России идеологию рыночного фундаментализма, имеют 163 тысячи и 141 тысяч подписчиков соответственно. Почти столько же — 131 тысяча — в радикально марксистском блоге «Вестник бури». На коммунистическую «Пропаганду и агитацию» бывшего ведущего ВГТРК «Россия» Константина Семина подписаны 300 тысяч человек, на «Тупичок» Гоблина Дмитрия Пучкова, пропагандирующего левопатриотические ценности, и вовсе полтора миллиона.

Все более идеологизированы топ-блогеры, еще недавно дистанцирующиеся от политического контента, вроде либерала Юрия Дудя (5 миллионов 800 тысяч подписчиков) или симпатизирующего левым ценностям Евгения Баженова (Badcomedian имеет около 8 миллионов подписчиков). Даже в соцсетях теперь в моде длинные, серьезные тексты, а не отрывочные реплики по незначительным поводам.

Эта волна переходит в оффлайн. По всей стране стихийно возникают идеологизированные группы. Большинство из них вовсе не спешат влиться в собственно политическую борьбу, они больше сконцентрированы на идеологическом самообразовании и дебатах с оппонентами.

Например, только за последние два года в стране возникло около 200 марксистских кружков. Один из них функционирует в Пензе. Это 20 молодых людей, в основном студенты, но есть и несколько «взрослых» — программисты, рабочие, даже один бизнесмен. Собираются по субботам в городской библиотеке. Изучают «Капитал», «Антидюринг», «Немецкую идеологию», «Происхождение семьи, частной собственности и государства». В плане — работы Ленина, Каутского, Адорно, Грамши. На каждое занятие кто-то готовит доклад по тексту, который в данный момент изучается, остальные задают вопросы, вместе обсуждают сложные места. Только трое или четверо участников кружка имеют активистский опыт, остальные пришли не через политическое участие и пока к нему не стремятся.

Однажды, рассказывают кружковцы, обсуждали «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Сотрудники библиотеки услышали звучавшее рефреном слово «революция» и попросили «интересующуюся молодежь» покинуть помещение. Два следующих занятия пришлось проводить за уличными столиками McDonalds на площади Ленина, под шестиметровой фигурой Ильича: тот с улыбкой смотрел на единомышленников. Впрочем, вскоре недоразумение с администрацией библиотеки удалось уладить, и ребятам разрешили изучать классиков марксизма в помещении.

Огромной популярностью пользуется формат дебатов между идеологическими оппонентами. Спор правого консерватора блогера Ватоадмина с Константином Семиным посмотрело 430 тысяч человек. В YouTube есть десятки роликов с подробным разбором аргументов сторон этой дискуссии, причем некоторые из них и сами набирают сотни тысяч просмотров. Другие состоявшиеся недавно дебаты коммуниста Андрея Рудого с националистом Егором Просвирниным собрали более полумиллиона просмотров.

Причем в обоих случаях темы дискуссий были предельно удалены от актуальной политики, но крайне полемически заострены, чтобы сделать столкновение идеологий более зрелищным. Рудой с Просвирниным, например, обсуждали животрепещущий вопрос о том, «был ли геноцид русского народа в СССР».

При этом самой массовой системой взглядов в России остается православие. Оно тоже работает на поле больших идеологий, критикуя западный неолиберализм и продвигая традиционные ценности. К счастью, церковь не проповедует никакой доктрины радикальных общественных перемен. Для этого, ей, вероятно, пришлось бы превратиться в подобие православного «исламского государства», что отпугнуло бы широкие массы рядовых верующих, но сплотило ядро пассионарных сторонников ультраконсерватизма.

А вот индивидуальные эзотерические поиски уже не так популярны: мир фрагментарных «правд» и атомизированного общества уходит в небытие.

История одного катарсиса

Евгения Родионова — очень занятой человек. С ней трудно договориться о встрече, ее время расписано до минуты. Целыми днями она на съемках, редакционных совещаниях, ездит с интервью на интервью. Даже во время разговора то и дело отвлекается, погружаясь в редакционные чаты, делает пометки в блокноте («пишем структуру», «политическая платформа» — вижу я краем глаза).

— Извини, я трудоголик, — улыбается она.

И существенная часть ее работы — общественный активизм. Евгения — волонтер на небольшом социалистическом YouTube-канале Station Marx. Это для юных марксистов она по 14 часов в сутки проводит интервью, монтирует, пишет и озвучивает подводки. Это с ними она составляет политическую платформу и обсуждает структуру руководства. Немного странно, учитывая ее безукоризненную манеру одеваться, работу на федеральных каналах, поставленный голос, навыки репортера, интервьюера, оператора, журналиста, знание всей этой кухни с хронометражом, монтажом, светом, гримом. И вот — маленький марксистский интернет-канал.

—Здравствуйте, в прямом эфире «Чрезвычайное происшествие», меня зовут Евгения Родионова, — уверенно заявляла Женя с голубых экранов в течение многих лет. Девушка из провинции, она приехала покорять Москву, мечтая стать лицом федеральных каналов. И добилась своего. Шаг за шагом шла от стажера к администратору массовки, потом к редактору студии, наконец, к ведущей популярных программ и авторских проектов. Много работы, еще больше целеустремленности и самоотдачи — таков рецепт успеха.

Собственно, успех был центральным понятием в ее жизни. Женя ходила на бизнес-тренинги, читала книги о позитивном мышлении, о том, чем менталитет богатых и успешных отличается от способа думать бедняков и неудачников, как заработать миллион и культивировать уверенность в себе. Все это вроде бы совпадало с ее карьерной целеустремленностью.

А еще Женя знала толк в эзотерике. Начала со знаменитого гуру неоиндуизма Ошо.

— Все это очень умиротворяло: эти концепции про жизнь здесь и сейчас, медитации. Принятие всего что есть, отказ от сравнения себя с другими. Нет ничего, кроме того, что в голове твоей. И это формирует бытие.

Со временем она втянулась. Напряженная работа на разных проектах, профессиональная необходимость с неизменной улыбкой рассказывать про бездомных собак, неудачливого грабителя, погодные аномалии, говорить в камеру как бы от себя то, чего вовсе не думаешь, а порой и то, с чем не согласна, — все это вело к выгоранию. И тут Ошо, Кастанеда, Идрис Шах и прочая эзотерика очень помогали.

— Кругом бессмысленность существования. А когда ты «здесь и сейчас», то никакой смысл тебе и не нужен. Не надо думать про причинно-следственные связи, «вселенная сама обо всем позаботится». Я как бы над всем, и наблюдаю. Меня уволили — я наблюдаю: значит, так надо. Бездомные на улицах умирают — я продолжаю наблюдать.

Это мировоззрение Женя делила со многими коллегами и друзьями. Успешный средний класс массово увлекался учениями New Age, буддизмом в западным изводе, эзотерикой и оккультизмом, комбинируя их с культом личного успеха, кухонной психологией, установками гуру бизнес-тренингов и модой на легкие наркотики. Этакий супермаркет микроидеологий.

В общем, у Жени в жизни было все, что должно быть в жизни преуспевающего человека. Как и главный киногерой этого поколения из фильма Духless, она тратила жизнь на карьеру и зарабатывание денег, а деньги — на все более изысканные способы побаловать себя. По законам жанра, эта жизнь приближалась к кризису, к переосмыслению ценностей и возможному катарсису.

Только если Макс из сценария Сергея Минаева, пережив пару опасных ситуаций, влюбился в радикальную художницу-акционистку из группы «Свободные радикалы», то Жене никаких посредников для катарсиса оказалось не нужно. Она просто сломала ногу и на полтора месяца уехала на родину, в Пензу.

— Не помню, когда последний раз мне было так странно, — рассказывает она. — Месяц свободный совершенно, нет никаких оперативных задач.

И этот месяц в Пензе запал ей в память ярче, чем иным отпуск в Таиланде или сафари в Танзании. Очевидная бедность. Безысходная тоска рабочих окраин, покосившиеся заборы и исписанные стены гаражей. Униженные нищетой люди, идущие с одной шабашки на другую. Ребята во дворе, многие из которых прочно сели на иглу или спились. Всеобщая покорная подавленность.

Ее больничный пришелся на лето 2018.

— И тут — бах: пенсионная реформа, в Пензе среди людей среднего возраста волнение. Даже моя мама, обычно такая тихая, целыми вечерами кому-то звонила, обсуждала политику. Буквально все вдруг стали задаваться вопросами о причинах такой трудной жизни.

Задавать себе вопросы начала и Женя. Ей вдруг стало понятно, что по-настоящему важны не «духовные истины», связанные с индивидуальными переживаниями, а проблемы, которые объединяют людей друг с другом — социальные вопросы, политика, идеология. Она стала запоем смотреть либеральные и левые паблики, YouTube-каналы. Когда Женя вернулась в Москву, она уже знала, что делать.

Теперь всю свою энергию и целеустремленность она вкладывает в то, что еще пару лет назад показалось бы ей полным безумием, — в просвещение людей и коллективную борьбу за социальную справедливость. Здесь ее профессиональные навыки оказались весьма востребованы, и Женя впервые за долгие годы чувствует себя нужной и реализованной. Теперь у нее есть миссия: освободить рабочий класс от оков угнетения, эксплуатации и нищеты путем просвещения, агитации и пропаганды.

Покидать станцию Marx она пока не планирует — здесь она получила ощущение подлинности. Прежняя пустота, от которой когда-то спасали Ошо с Кастанедой, теперь конденсировалась в мощную потребность бороться за лучший мир. Впрочем, с телевидения она уходить пока не собирается. Мало ли что.

Объяснить мир недостаточно

Спрос на рациональное мировоззрение и большие идеологии примерно совпал по времени с подъемом благотворительности в России. Совокупные расходы жителей страны на благотворительные проекты растут с конца 2000-х, в 2017 году они составили примерно 340-460 миллиардов рублей. Это сопоставимо с тратами бюджета на здравоохранение и вдвое больше трат на культуру и спорт.

Локомотивом процесса становится население, а не бизнес или отдельные богатые люди. В 2016 году ВЦИОМ провел исследование, согласно которому 32% респондентов участвовали в благотворительных мероприятиях. За десять лет количество таких людей увеличилось в восемь раз.

— Благотворительность сильно выросла, — уверена Анастасия Лотарева, главред социального портала «Такие дела». — В моей фейсбучной ленте нет, наверное, ни одного человека, который не был бы хоть куда-нибудь подписан. Такого раньше и близко не было.

Анастасия рассказывает: жители горящего бурятского села как на пришельцев смотрели на волонтеров из Улан-Удэ, приехавших тушить лесной пожар, подошедший буквально к огородам. Тут важно понимать, что рост гражданского участия пока происходит в пределах узкой прослойки.

Тем не менее, начинаются важные сдвиги. Прослойка эта разрослась уже настолько, что натолкнуться на нее можно и в Улан-Уде, и почти где угодно. Социологические исследования радуют: за последний год 84% пользователей интернета хотя бы раз участвовали в практиках благотворительности. 31% делали это хотя бы раз в два-три месяца, то есть регулярно, а 11% ежемесячно.

— Интерес к социально-значимой деятельности, направленной на улучшение окружающего мира, растет часто благодаря тем факторам, которые его прежде сдерживали, — рассказывает Олег Журавлев из Лаборатории публичной социологии. — Мы долго наблюдали за тем, как непосредственный опыт опровергал любую идеологию и делал невозможной мобилизацию. Теперь с изумлением фиксируем в наших исследованиях обратную волну. Яма на дороге, фальсификация выборов, личный опыт столкновения с коррупцией или несправедливостью — главные триггеры массовых мобилизаций, которые мы видим в интервью наших респондентов.

— Благотворительность в России появилась просто потому что «больше некому», — говорит Анастасия Лотарева. — На самом деле никто не хочет тратить свою жизнь на то, чтобы строить хосписы. Но я это делаю, потому что больше некому. Никто не хочет писать 25-й текст про то, что нужен еще 1 миллион больному ребенку. А завтра еще миллион, а послезавтра еще три. Было бы здорово, чтобы государство купило необходимый аппарат ребенку, и мы не собирали бы ему с мира по нитке. Но это не работает, и паралич институтов, которые решали все эти проблемы раньше, требует от меня сделать хоть что-то.

То есть даже в нейтральной неполитизированной теме — благотворительности — уже на втором шаге возникает большая политика, в данном случае в форме критики государственных институтов. И это понятно: многие лидеры гражданского сектора, по крайней мере, в столицах, вышли из протестов 2011-2012 годов. И прогрессисты, и консерваторы на поле благотворительности доказывают дееспособность, и это не может не иметь политических последствий в будущем.

Да, массовое участие пробивает себе дорогу не столько через политические мобилизации, сколько через социальные инициативы, волонтерство и благотворительность, в том числе и потому, что российская политическая сфера закрыта. Но трудно не увидеть, что даже самая деполитизированная благотворительность опирается пусть на сырую, не проговоренную, но вполне внятную идеологическую основу. И она не ограничивается абстрактным гуманизмом. В благотворительности и городском активизме очень силен мотив преобразования мира и критики социального порядка, и неважно, идет речь о либеральных, левых или церковных благотворителях. Разница только в допустимых методах — в отличие от групп оппозиционного меньшинства, тихое большинство согласно сотрудничать с властями в преобразовании страны, пока власти готовы идти на преобразования, помогать или хотя бы не мешать.

Но поскольку за «аполитичной» благотворительностью вырастает новый интерес к большим идеологиям, то государству не удастся уклониться от принципиальной дискуссии. Если мэйнстрим будет оставаться скучным, забюрократизированным и охранительским, он вряд ли сможет управлять страной, состоящей из массы подкованных и практикой, и идеологиями людей. На смену тем, кто стремился просто объяснить этот мир, всегда приходили те, кто, засучив рукава, начинал его менять.

Ранее опубликовано на: http://bombus.me/politika/postpravdyi-bolshe-net