Владимир Лысенко - честный политик и добрый товарищ
Политический деятель Вячеслав Игрунов - о кончине российского политика Владимира Лысенко.
Умер Володя Лысенко. Владимир Николаевич Лысенко. Сегодня немногие помнят это имя. Если ты исчезаешь из политики, то как бы ты ни был известен, через три года большинство людей, услышав твое имя, спрашивает: а кто это? Володя исчез с политической сцены полтора десятка лет тому назад. Но те, кто его знал, будут еще долго помнить его, потому что, будучи искренним и честным политиком, он оставался добрым и хорошим человеком. У каждого есть задатки, чтобы покорежиться, попав в беспощадную политическую мясорубку. Володя был из тех, кто пострадал в нравственном отношении меньше всего. Если вообще пострадал.
Впервые я встретился с ним примерно в апреле-мае 1988 года, когда формировался тот костяк, который составляет сейчас ядро «Мемориала». Он преподавал что-то марксистско-ленинское в МАИ, ректор которого Юрий Рыжов горячо поддерживал «Мемориал», и чья решительность позволила нам менее чем через год провести в МАИ учредительный съезд. Я же был радикалом, антикоммунистом и в том самом 1988 году всячески противопоставлял социалистическим настроениям условно говоря либеральные цели. И я оставался относительно холоден по отношению к Володе. Вскоре Володя стал участником ДЕМПЛАТФОРМЫ в КПСС, и это тоже не способствовало нашему сближению, хотя в мемориальском сообществе он примыкал, скорее, к нам, радикалам. И еще одна моя особенность мешала сближению: Володя был амбициозен, а я с осторожностью отношусь к людям честолюбивым, у меня всегда тлеет подозрение об опасности, исходящей от избыточного честолюбия.
Сразу скажу, что был неправ. Сегодня среди моих товарищей гораздо больше социалистов, чем либералов того времени, и с выходцами из ДЕМПЛАТФОРМЫ я сегодня несопоставимо ближе, чем с их радикальными оппонентами. И Володя Лысенко относился к тому кругу лиц, в котором мне комфортно. Человеческие качества этих людей выдержали все перипетии времени, и их подходы к людям и проблемам оказались куда более человечными, куда более взвешенными, чем прямолинейные декларации хрестоматийных ценностей и идей, выставляемых напоказ ревнителями «правильного выбора» «светлой стороны истории». А честолюбие… Что ж, честолюбие – необходимое качество для политика. Его отсутствие – свидетельство профнепригодности.
Когда Володя стал народным депутатом РСФСР, вошел во фракцию «Согласие ради прогресса», наши позиции сблизились, и я с симпатией относился к тому, что он делал. А еще позднее он стал моим начальником – заместителем председателя Госкомфедерации, где мы сблизились еще больше. Ирония судьбы заключалась в том, что октябрь 1993 года развел нас по разные стороны баррикад: Володя поддержал Ельцина, я же видел в ельцинском перевороте угрозу России, а не только демократическому ее устройству. Поэтому, когда Республиканская партия приняла участие в формировании избирательного блока Явлинский-Болдырев-Лукин, я отдавал предпочтение Яковенко и Шостаковскому, которые, как я и Блдырев, резко осудили государственный переворот. Поскольку я вел переговоры о формировании списка, мне пришлось выдержать очень тяжелый разговор со своим товарищем, который в то время пользовался гораздо большей известностью, чем его однопартийцы, на которых и я, и Явлинский остановили выбор. Это противопоставило нас на некоторое время. Холодность возросла, когда, став депутатом, Володя настаивал на своем назначении на должность зампреда Комитета ГД по делам СНГ, создание которого я инициировал, и который мне казался возможным инструментом постсоветской реинтеграции; я сам имел большие планы, увы, не реализовавшиеся.
Возможно, напряженность в наших отношениях того времени облегчила решение голосовать за исключение Лысенко из фракции «Яблоко». Володя вел себя независимо, и у него сложились довольно напряженные отношения с лидером фракции, и как-то в интервью он заявил о своем неверии в Явлинского. Его эскапада вызвала возмущение у депутатов-яблочников, а не только у Григория Алексеевича, и вопрос об исключении Володи из фракции был поставлен на голосование. И я поддержал это решение.
Мне казалось, что вне зависимости от оценок, публичные высказывания депутатов не должны работать против наращивания наших политических возможностей. После этого на некоторое время наши отношения совершенно расстроились.
Но и он, и я продолжали заниматься политикой. Зачастую позиции Володи оказывались ближе к моим, чем позиции товарищей по фракции. С неизбежностью мы оказывались в одной компании на всевозможных переговорах и конференциях. В то же время в «Яблоке» атмосфера становилась все менее комфортной, и меня, нарастая, мучили угрызения совести. Я дважды каялся перед Володей за то злосчастное голосование, но и сегодня не могу себе простить свою ошибку. Нет, я не думаю, что решение фракции было в корне неверным. Но это решение не должно было опираться и на мой голос. Следовало найти умеренное решение. Я тогда был еще слишком горяч. К сожалению, яркая публичная карьера Владимира Николаевича Лысенко оказалась коротка – тяжелая болезнь лишила его возможности заниматься политикой. И сегодня только историки могут вспоминать о его инициативах, оказавших влияние на траекторию общественного развития. И я не буду писать об этом. Мои слова – к самому себе, сводящему счеты с совестью. Эти слова – нечто вроде исповеди, обращенной и к человеку, который никогда не сможет услышать их.
Светлая память тебе, Володя Лысенко, хороший человек, добрый товарищ, достойный политик!
