Две стратегии развития: благие пожелания и план действий
Политолог, публицист Александр Механик сравнивает стратегии развития двух стран - России и Китая.
Возможно, что кое-кто из наших читателей еще помнит, что еще в 2008 году российское правительство утвердило так называемую Концепцию долгосрочного социально-экономического развития Российской Федерации до 2020 года. Формально она все еще действует как программа работы правительства, хотя трудно вспомнить, когда бы правительственные чиновники на нее ссылались. Мы же вспомнили о ней, потому что последнее время в центр внимания мировой политики попала китайская стратегия «Сделано в Китае 2025» («Made in China 2025» или MIC2025), которая предусматривает достижение полной технологической независимости КНР в самых разнообразных отраслях промышленности — от производства чипов до выпуска беспилотных автомобилей. Хочется понять, почему на нашу стратегию в мире никто не обратил внимания, а китайская воспринята со всей серьезностью, особенно в США.
Китайская стратегия была принята в 2015 году, и администрация Обамы, отнеслась к ней с большой настороженностью, предприняв ряд активных мер против Китая, но действуя в рамках международных институтов. Так она поддержала 14 мер, направленных в ВТО против нарушения Китаем его правил. Многие из этих нарушений, по мнению американцев, были связаны с этой стратегией.
Но уже администрация Трампа, в рамках присущего новому президенту стиля политического поведения, отказывается, во-первых, признавать Китай «рыночной экономикой» по критериям ВТО, приписывая ему статус «нерыночной экономики». И, во-вторых, обеспокоенная, в первую очередь, стратегией MIC2025, в которой она увидела угрозу того, что иностранные, в первую очередь, американские, технологии будут использованы на благо Китая, администрация Трампа объявляет о повышении тарифов на китайские товары на 60 миллиардов долларов.
А влиятельная общественная организация - Совет по международным отношения США (Council on Foreign Relations, CFR) признала стратегию «MIC2025» «угрозой технологическому превосходству Америки». Как сказал один из видных американских экспертов, «Трамп даёт четкий сигнал китайцам, что время, когда они воровали или вымогали технологии, закончилось. Время, когда Китай собирал дань с Америки, закончилось насовсем».
Общепризнано, что промышленность Китая сегодня – это, фактически, мировая фабрика, но в области развития технологий она все еще отстает от мировых лидеров, в первую очередь, от США. Начиная с 2015 года, Китай - крупнейший в мире производитель во все большем числе производственных цепочек, включая мобильные телефоны (более 90% от общего объема производства в мире), компьютеры и кондиционеры (более 80%), телевизоры (более 60%), холодильники (более 50%), суда (более 40%) и автомобили (почти 30%). Причем также общепризнано, что во многом развитие Китаем передовых технологий было результатом пренебрежения им прав на интеллектуальную собственность, дискриминации иностранных фирм и промышленной политики, построенной на льготах для китайских компаний. Пока в большинстве случаев китайские предприятия присутствуют только на самых трудоемких участках производственных цепочек и на сборке. Доля собственно китайской добавленной стоимости во многих из этих отраслей по-прежнему довольно низкая: на каждый доллар экспорта приходится менее 50% того, что производится в Китае.
Стратегия MIC2025 нацелена на преобразование промышленности Китая, в результате чего она должна стать не только самой крупной в мире, но и самой технологически продвинутой, как за счет приоритетного инвестирования в исследования и разработки, так и за счет достижения 70% «самодостаточности» в основных компонентах и материалах в таких отраслях, как аэрокосмическое оборудование и телекоммуникационное оборудование, к 2025 году.
Эта цель достижения мирового лидерства в ряде передовых секторов еще больше усиливает международное недовольство по поводу тех методов, благодаря которым Пекин уже достиг своих успехов.
Вот почему многие в мире воспринимают торговую войну Трампа, как естественный и справедливый ответ на китайскую политику. Но одновременно большинство специалистов считают, что торговая война не может быть эффективной контрмерой против глобальных амбиций Китая, потому что может привести к существенным потерям для всей мировой торговли. Есть серьезные сомнения в эффективности такого сдерживания Китая.
Однако провозглашенное Китаем импортозамещение несет и другие, может, даже большие угрозы, для развитых стран. Чтобы понять, в чем они состоят, напомним, что Китай является не первой страной, которая выступила с намерением выиграть глобальную технологическую гонку. До Китая Япония в 1950-х и 1960-х годах, а также Южная Корея в 1970-х и 1980-х годах также стремились к переходу от трудоемких отраслей к высокотехнологичным и подъема в цепочке добавленной стоимости. Им удалось добиться модернизации промышленности и избежать «ловушки среднего дохода», но они так и не обошли Соединенные Штаты в экономическом развитии и технологическом лидерстве. Хотя они присоединились к клубу передовых, промышленно развитых стран с высоким уровнем дохода, но в конечном итоге не сумели обогнать Запад во всех секторах экономики.
Теперь мир боится Китая так же, как все боялись Японии еще в 1980-х годах, тем более, что MIC2025 имеет много общего с японской промышленной политикой (проводившейся между 50 и 60 годами). Политикой, которая сделала Японию 2-й по величине экономикой в мире, пока Китай не обогнал ее. Китай так же, как Япония и Южная Корея, обеспечивает развитие на основе самой серьезной государственной поддержки, проводит индустриализацию за счет государственных субсидий и чрезмерного кредитования крупных конгломератов, которые заимствовали гораздо больше, чем их возможности по погашению долгов.
Однако существуют и принципиальные различия. В Японии правительство ограничилось предоставлением частному бизнесу видения и административных рекомендаций без прямого вмешательства в бизнес и без масштабных программ стимулирования. Это была политика, основанная на конкуренции между частными субъектами. В Японии, за редким исключением, не было государственных предприятий. А в Китае правительство часто выделяет средства промышленности на поддержку экспорта или на внутренние улучшения, независимо от степени успеха компаний. Более того, в Японии было мало прямых иностранных инвестиций - в отличие от Китая. Долгосрочное и устойчивое промышленное развитие Японии было создано за счет роста частного сектора, который только после завоевания большой доли постоянно расширяющегося внутреннего рынка вышел на мировые рынки.
Китай начал свой экономический рост в первую очередь за счет роста экспорта и сегодня очень сильно интегрирован в огромное количество промышленных секторов, в которых он играет значительную роль либо как поставщик конечной продукции, либо как важный поставщик комплектующих. Провозглашенная политика импортозамещения может самым разрушительным образом повлиять на цепочки поставок и прибыли корпораций во всем мире, прежде всего в таких странах, как Южная Корея и Германия, где высокотехнологичные сектора сильно переплетаются с китайскими фирмами и представляют значительную долю промышленного производства и экспорта. Фактически цель Китая состоит не столько в том, чтобы вступить в ряды высокотехнологичных экономик, таких, как Германия, США, Южная Корея и Япония, сколько в стремлении заменить их и внутри страны и на внешних рынках.
Но вернемся к началу нашей заметки. Что же отличает нашу Концепцию от китайской стратегии? Две вещи. В реализацию китайской стратегии все верят, в первую очередь, потому, что Китай уже неоднократно демонстрировал свою способность реализовывать самые амбициозные планы. И это не случайно - в Китае сохранились рычаги государственного управления экономикой, в том числе частной, в чем, собственно, его и упрекают. Но у китайцев свои резоны. Тем более, что, как мы отметили выше, они руководствуются, в том числе, японским и корейским опытом. А в нашей экономике, хотя она и считается сильно огосударствленной, рычаги управления фактически утеряны, и нет никаких эффективных институтов планирования и управления. Причем в Концепции неоднократно декларируется необходимость окончательного ухода государства из экономики. Конечно, можно обсуждать насколько китайские методы являются рыночными, но в экономике важны результаты, а не абстрактные принципы. Тем более, что и результат налицо. Как заявил замминистра промышленности и информатизации КНР Синь Гобинь, рассказывая о реализации MIC2025:
«Мы уже находимся на ведущих мировых позициях в таких сферах, как производство станков и сборочных линий с числовым программным управлением. Сдан в коммерческую эксплуатацию региональный пассажирский самолет ARJ-21. Успешно проведены летные испытания среднемагистрального лайнера С-919. Скоро поднимется в небо крупнейший в мире самолет-амфибия AG-600. Был осуществлен успешный запуск тяжелой ракеты-носителя «Чанчжэн-5» и первого в мире квантового спутника. В начале мая в Шанхае увидел свет первый в мире легкий квантовый компьютер. Китай самостоятельно разработал батискаф «Хайдоу», став третьей в мире страной, способной проводить исследования на глубинах до 10 тысяч метров».
И в то же время трудно вспомнить российские стратегии - и самые общие, и отраслевые, которые были бы выполнены. Вот почему наша стратегия читается как набор благих пожеланий, а китайская – как план конкретных работ.
И еще одно обстоятельство обращает на себя внимание. В российской концепции постоянно декларируется, что приоритетом развития страны до 2020 года и дальше является движение к постиндустриальному обществу. А китайская стратегия с первых строк провозглашает, что именно «промышленность является основным элементом национальной экономики, основой страны, инструментом трансформации и основой процветания. С начала индустриальной цивилизации в середине 18-го века это неоднократно подтверждалось ростом и падением мировых держав, что без сильного производства не было национального процветания. Строительство производства, конкурентоспособного в мире, - единственный способ, которым Китай может повысить свою силу, защитить государственную безопасность и стать мировой державой». Понятно, что такая цель напрягает Трампа, который решил вернуть промышленность в США. А российская утопия постиндустриализма не воспринимается всерьез.
