Демократия на распутье: что делать с «лишними людьми»
16 апреля в журнале «Эксперт» вышла статья публициста Александра Механика, посвященная будущему мировой демократии. Автор заострил внимание на социальных противоречиях, порождаемых увеличением численности прекариата с одной стороны и ростом недовольства внутри среднего класса, вынужденного оплачивать «государство всеобщего благосостояния» из своих налогов, с другой. Все более отчетливой становится печальная альтернатива будущего демократии. Или правящие элиты, опираясь на поддержку среднего класса, откажутся от демократии в ее современном понимании и вернутся к ее цензовой модели, или человечество ждет череда революций со всеми вытекающими последствиями. И процесс преобразований, в отличии от событий 1917 г. в России, будет опираться на институты демократии, а не на восстание.
Ограниченный формат публикации не позволил полностью раскрыть многие детали авторской концепции. Ознакомиться с ними можно в большом интервью, которое эксперт дал специально для сайта Prisp.Ru.
Н.П.: Александр Григорьевич, давайте поговорим глобальном образе ближайшего. Многие футурологи предрекают скорое наступление эры глобальных изменений в экономике, устройстве общества и, соответственно, его политической системе. На Ваш взгляд, как может отразиться на социально-политическом развитии общества в ближайшие десятилетия технический прогресс? Будет ли он способствовать укреплению и развитию демократических институтов или же запустит обратный процесс?
А.М.: Несмотря на разные пророчества о том, что технический прогресс уже в ближайшем будущем изменит курс социально-политического развития, думаю, что при всех успехах развития науки и техники влияние этого фактора будет не столь значимым. Люди сами по себе достаточно консервативны, и для того, чтобы технический прогресс начал радикально влиять на социально-политическое развитие, нужно, чтобы пришли новые люди, выросшие в этих условиях, для которых они являются обычной средой, и лишь тогда начнут происходить серьезные изменения.
Я думаю, что пока социальную картину мира определяют ныне живущие поколения, изменения будут достаточно плавными. Хотя не исключаю, что какие-то новшества могут вызвать потрясения. Хочу напомнить, что определенные серьезные новшества появлялись и в прошлом, и они тут же вызывали предсказания глобальных и совершенно непредсказуемых изменений. Можно вспомнить изобретение телевидения. Когда писали, что телевидение разрушит школу, телевидение разрушит семью, что все это какой-то ужас и кошмар. Но выяснилось, что ничего этого не произошло. Все более-менее «устаканилось» и телевидение вписалось в существующую социальную среду. Да, сама социальная среда поменялась, но не настолько радикально, как предсказывалось.
Если говорить о технических новшествах, скажем, когда появились лазеры, то появились предсказания о том, что лазеры заменят все, начиная от металлорежущих станков, буровых установок, средств связи и т.д. Часть этих прогнозов оправдалась, но ничего такого, чтобы радикально повлияло на жизнь и устройство общества, не произошло. Сейчас, конечно, изменения могут быть в чем-то более радикальными. Но все равно они вряд ли так быстро вызовут серьезные изменения. Все будет достаточно плавно.
Н.П.: А к каким последствиям для политического и социального устройства общества, на Ваш взгляд, может привести дальнейшее развитие процесса глобализации?
А.М.: Еще 20 лет назад казалось, что глобализация победила и нас ждут десятилетия все более увеличивающихся связей между странами, краха или ослабления национальных государств. Это предсказывали все. Время национальных государств заканчивается, наступила эпоха крупных корпораций, не связанных с социальной структурой стран, на территории которых они работают. Но выяснилось, что, когда эти изменения достигли уровня, при котором эти изменения начали вызывать отторжение у населения (именно в силу того, что этот процесс был слишком быстрым), темпы глобализации начали падать. Самое яркое проявление этого – победа одержимого борьбой с глобализацией Трампа на выборах президента Соединенных Штатов. Вряд ли это навсегда. Ясно, что сама по себе глобализация как тенденция продолжит свое развитие.
Если говорить о капиталистической глобализации, то она началась еще в XIX в., была достаточно подробно предсказана Марксом еще в «Манифесте коммунистической партии». Происходят своеобразные откаты, иногда очень сильные. Она проходит фазу развития, потом происходит частичный откат к прежним позициям, потому что население, политики, экономика стран начинают отторгать то, что связано с глобализацией. В конце концов, две мировые войны – это откат от глобализации, это разрешение тех противоречий, которые накопились в ходе ее развертывания, проведенное не экономическим, а военным путем. Поэтому я думаю, что изменения будут происходить, но ближайшие последствия станут скорее отрицательными для глобализации. Это заметно и в Европе (на фоне кризиса с беженцами и мигрантами).
Наконец, сам факт того, что сейчас главным игроком на поле глобализации стал Китай, говорит о том, сколь серьезные изменения произошли в мире. Всегда считалось, что либеральные демократии – главные игроки на этом поле. А теперь выясняется, что эту роль начал играть авторитарный Китай. И не потому, что он хочет сам «открыться». А по причине того, что он заинтересован в продвижении своих товаров на мировых рынках. При этом, я думаю, что он будет многие десятилетия сохранять свою «закрытость» и не допускать внутренней либерализации общества.
Но в силу развития новых технологий возникают риски резкого увеличения безработицы в самых развитых странах. Они будут приводить к вытеснению значительной части работников за пределы экономики. И может встать вопрос (его и сейчас зачастую включают в повестку дня): а что с этими людьми делать? Убить же их нельзя. Их надо содержать, следовательно, им надо выделять какие-то пособия. Но насколько остальные граждане будут готовы платить все увеличивающуюся цену за содержание этих людей? Это действительно сложный вопрос. Неслучайно родилась идея гарантированного дохода. Мне кажется, что здесь возможны два варианта развития событий. В первом случае это возобновление интереса к цензовой демократии со стороны тех, кто продолжает работать (эту идею, конечно, будет достаточно сложно провести в жизнь). «Раз вы безработные, а мы вас обеспечиваем, значит, мы должны решать все, демократия только для нас, а вы получите эти права, лишь, если сумеете влиться в наши ряды. А если нет, то значит сидите и ждите милости от нас». Я не исключаю, что движение в этом направлении может принять серьезные формы. Это в значительной мере заметно в Соединенных Штатах. Тот же Трамп – противник всякого рода либеральной поддержки низших слоев. Конечно, с его точки зрения, поддерживать их надо, чтобы не росла преступность. Но многие социальные программы Трамп считает излишними. Он уже неоднократно говорил об этом. В частности, это проявилось в его отношении к реформе медицины, которую провел Обама. Ее сущность заключается в том, что медицинское обслуживание должны получить все, включая тех, кто не работает. А в Соединенных Штатах всегда было жесткое отношение в этом вопросе: нет денег на медицинское страхование – твои проблемы, ищи работу. Хотя там были программы поддержки тех, кто потерял работу в силу объективных причин, но все равно отношение было жестким. Обама попытался переломить эту тенденцию. В известном смысле медицинское обслуживание для всех, независимо от того, работает человек или нет, это часть гарантированного дохода. То есть вам обеспечивается минимальное медицинское обслуживание. Вам могли бы платить эти деньги, чтобы вы компенсировали за счет этого расходы на услуги врача. В Америке это сразу вызвало значительное отторжение. В Европе традиции страхования для всех значительно более устойчивы. В частности, у нас в стране. Хотя некоторые (в первую очередь, специалисты) задаются вопросом: почему у нас в стране бесплатную медицинскую помощь получают те, кто нигде не работает, хотя вроде бы нормально живет, имея какие-то левые доходы. Массовой публике в голову не приходит задавать такие вопросы. В Европе тоже. Но, тем не менее, гарантированный доход не вызвал одобрения, скажем, в Швейцарии. В Финляндии правительство запустило опытную программу и тоже от нее отказалось. То есть это вопрос, который сейчас действительно встает в странах, в которых ждут увеличения безработицы на фоне повышения технологической оснащенности общества.
Какие выходы из этой ситуации существуют? Один, как я сказал, – это цензовая демократия. Но, мне кажется, что Трамп обозначил другой выход – возвращение рабочих мест. Ведь сейчас традиционные рабочие места ушли на Восток. Это Китай, Вьетнам и другие страны Азии. Сейчас уже начался переток этих мест в Индию. Еще не затронута Африка. Хотя все ожидают, что в ближайшие десятилетия и рабочие места начнут переноситься и туда. В Китае обеспечивается стопроцентная занятость. Несмотря на все проблемы мировой экономики, Китай загружен «под завязку». Именно из-за этого он борется за сохранение глобализации. Но не только Трамп озаботился этой проблемой, в Европе, хотя и в другой форме, экономическая общественность, промышленники уже неоднократно поднимали вопрос о том, что необходимо возвращать в европу индустриальные рабочие места.
Однако, возникает вопрос, а насколько это возможно - вернуть промышленность. Прежде всего потому, что это другой характер труда и образ деятельности. Одно дело работать в офисе, а другое – за станком. Может оказаться так, что население настолько привыкло к конторскому образу жизни, что в промышленность они просто не пойдут, не приспособлены. Кроме того, вряд ли найдутся кадры для новой промышленности, а вся система образования в США заточена сейчас на подготовку «манагеров». Я думаю, что все сейчас внимательно следят за опытом Соединенных Штатов. Если им действительно удастся вернуть индустриальные рабочие места в достаточном количестве для искоренения застоявшейся безработицы, то вслед за ними последуют и другие страны.
Н.П.: И что ждет в этом случае азиатские страны?
А.М.: Я думаю, за них опасаться не стоит, у них есть гигантский внутренний рынок. Глобализация, в том виде, в котором она произошла, сыграла важную роль. Она запустила процесс осовременивания экономики в азиатских странах, и теперь они могут жить за счет роста внутреннего рынка.
В Китае половина населения живет на селе в нищете. Есть возможность, поднимая уровень жизни населения, направлять товарные потоки внутрь страны. Они уже это поняли и стараются работать на развитие внутреннего рынка.
То же самое касается Индии, где нищета широких масс еще больше, но одновременно имеются гигантские возможности для развития внутреннего рынка. Это будет сложный процесс, в ходе которого в прошлом, наверняка, возникли бы войны. Сейчас же, в силу наличия ядерного оружия и страха перед ним, все будет сводиться к экономическим войнам, обоюдным санкциям, но ситуация вряд ли выйдет из-под контроля. Хотя, конфликты на региональном уровне могут возникать, в том числе, и по экономическим причинам.
Н.П.: Я предлагаю затронуть вопрос о возможных альтернативах развития, которые не предполагают глобального кризиса демократии и социального государства. Существует мнение, что скандинавские страны не проводили реформ в духе «рейгономики», и в то же время сумели продолжить динамичное развитие. И их опыт ставит под сомнение тезис о несостоятельности кейнсианства в современных условиях. Как Вы можете прокомментировать эту позицию?
А.М.: Скандинавские страны тоже проводили неолиберальную политику. Другой вопрос, что не так радикально, как Соединенные Штаты или, допустим, Британия.
Неолиберализм в его экономической ипостаси стал всемирным явлением. Эту политику проводили Китай, США, все европейские страны, но с разной степенью атаки на социальные завоевания. При Рейгане в США было глобальное наступление на социальные и политические права рабочих, в том числе на права профсоюзов. Движение приняло формы неолиберальной контрреволюции по отношению к предыдущему опыту, начинающемуся с «нового курса» Рузвельта. В других странах это проявилось в значительно меньшей степени, главное, не ставились под сомнения основные социальные достижения. Для модели неолиберальной политики в скандинавских странах были характерны приватизация, усиление роли финансовых институтов, перевод части промышленности в азиатские страны. Но все это носило более сглаженный характер. Хотя бы в силу их исторического опыта, там было трудно произвести такую контрреволюцию, как в Америке. Просто другая история.
Контрреволюции, также, как и революции, не всюду удаются. Есть исторические факторы, которые задают колею, по которой движется страна, и они зачастую не в состоянии из нее вырваться. Скандинавские страны со своими расширенными социальными обязательствами не смогли и не захотели выходить из привычной колеи. Надо сказать, что и Британия после войны была одной из социально развитых стран. Тэтчер действительно устроила контрреволюцию, когда задавила профсоюзы, резко сократила социальные выплаты. Но все же и она не смогла перешагнуть некую черту, основные социальные завоевания в части пособий по безработице, выплат матерям-одиночкам, детские пособия - остались, хотя она и рвалась их сократить. Но население этому активно сопротивлялось, в результате массовых протестов ее реформы стали невозможными. Ее курс потерпел поражение, вернулись лейбористы, которые не отказались от основных завоеваний тэтчеризма, но многие позиции сгладили: вернули определенную роль профсоюзам и т д.
Надо отметить разрушительную роль среднего класса и высших слоев пролетарской аристократии по отношению к предшествующим социальным завоеваниям. Средний класс, который вырос за счет предшествующих социальных завоеваний и приобрел мощь в этих странах, стал тяготиться социальными обязательствами. И неолиберализм на этом сыграл. Как раз на позиции среднего класса, «зачем кормить бездельников». И они вышли с этими призывами. Только спустя много лет пришло понимание, что эти соцобязательства кормили не только безработных, но и поддерживали сам средний класс. И все показатели мировой экономики говорят о том, что европейский и американский средний класс за время рейгономики и тэтчеризма в значительной мере потеряли в своих доходах.
Н.П.: В последние годы на Западе наблюдается рост популярности внесистемных политиков (или людей, успешно позиционирующих себя в качестве таковых). Как Вы считаете, они представляют собой реальную угрозу для элит и продвигаемой ими социально-политической модели развития? Возможно ли, что несистемные игроки сумеют направить социально-экономическое развитие Запада в новое русло?
А.М.: На фоне падения доходов среднего класса внесистемные политики приобретают все большую популярность. И это тоже противоречивая тенденция. С одной стороны, внешнее видимое процветание всех этих стран. С другой - неудовлетворенность значительной части среднего класса ощущением того, что уровень жизни упал. Причем внешне невозможно это отследить, только в пересчетах. В номинальном выражении зарплаты росли, но если смотреть на соотношение цен, зарплат, инфляции, выясняется, что уровень жизни упал. Средний класс вдруг понял, что его надули. И отсюда рост популярности внесистемных политиков. Потому что надули его как правые партии, которые играли на поле неолиберализма, так и левые, которые под давлением того же среднего класса фактически перешли на сторону неолиберализма.
Трамп тоже внесистемный политик, он же попал в Республиканскую партию только в ходе последних выборов, а до этого играл в радикально правых внесистемных партиях. Поэтому никто не верил, что он выиграет, помня его прошлое и видя, что все его предыдущие «патроны» по политическому полю потерпели поражение. К Трампу отнеслись не очень серьезно. И только когда он победил в составе Республиканской партии, пришло понимание угрозы со стороны классической элиты.
Тем не менее, я думаю, что сейчас внесистемные партии не представляют угрозы для элит. Конечно, они будут вводить какие-то ограничения в части глобализации, налоговых отношений. Но это не коммунистические партии, которые были действительно внесистемными, потому что требовали перемены общественного строя, у которых под это была четко выстроена идеология. Они видели цель в преобразовании капитализма, от идей которого они хотели отказаться и выстроить новое общество. В этом смысле они представляли угрозу для элит своих стран.
Современные внесистемные партии могут что-то поменять в узких областях, но не глобально. У них нет такой цели, хотя они позиционируют себя как борцы за интересы среднего класса. Возможно, им удастся преодолеть тенденцию к уменьшению его доходов, хотя в нынешнем очень связанном мире изменить ситуацию в одной стране вряд ли получится.
Их внесистемность состоит в отсутствии понимания, как работает система. В отличие от коммунистов, которые знали систему и хотели ее поменять. Это, кстати, относится и к сторонникам Брекзита, ведь уже понятно, что британский выход может вызвать ужасные потрясения и будет дальше разрушать жизнь Европы.
А, скажем, идея итальянского «Движения пяти звезд» – выйти из зоны евро, но это может привести к серьезным потрясениям во всей Европе и тут же обвалить экономику самой Италии. Эти политики не отдают себе в полной мере отчет в угрозах. Они видят перспективу в возможности вести самостоятельную экономическую политику, отвязаться от интересов Германии, которую они рассматривают, как силу, определяющую экономическую политику Евросоюза, но не понимают последствий своей политики, которая может обернуться крахом, в том числе, и их собственным.
