Механик: Власть сама спровоцировала кризис, в котором заблудилась

Охватившая Москву волна протестов спровоцировала начало активной дискуссии внутри сообщества политологов и политконсультантов. Дебаты развернулись не только вокруг вопроса о причинах начала протестных выступлений, но и состоянии политической системы России в целом.

Политолог, публицист Александр Механик обсудил вызвавшие наибольший ажиотаж моменты дискуссии в беседе с политологом, ведущим аналитиком Фонда защиты национальных ценностей, экспертом Центра ПРИСП Николаем Пономаревым.

Каковы, на Ваш взгляд, причины текущего политического кризиса?

Я бы сказал, что кризис этот абсолютно рукотворный, причем созданный властью, что называется на голом месте. И тем самым власть преподнесла оппозиции большой подарок. Пройди выборы спокойно, мало бы кто обратил внимание, даже, если кто-то из, так называемой, несистемной оппозиции попал в Мосгордуму, так же как мало кто обратил внимание на их успехи на выборах в московские муниципальные районные советы.

У меня ощущение, что сейчас политическим процессом занимаются люди, уж не знаю из каких кабинетов, которые вообще не понимают, что это такое. Которые воспринимают политический процесс, как управление корпорацией. «Манагеры» причём в худшем смысле этого слова, у которых абсолютно бюрократический подход к политике. Это очень опасно. Это может действительно, рано или поздно, привести к серьёзному кризису.

Кстати, выступление Чемезова с критикой действий московской власти показало, что эти действия не одобряет и часть элиты. А изменение отношения власти к митингу 31 августа, говорит о том, что какие-то выводы из возникшего кризиса сделаны и властью.

Хотя нельзя сказать, что это кризис всеобъемлющий. Пока он затрагивает очень узкие пока группы населения. И я совсем не уверен, что он будет расширяться дальше. В самом серьезном случае - в день выборов или сразу после них можно ожидать опять каких-то протестов. Потому что и самим протестантам неясно, а что дальше? Но, безусловно, власть сама спровоцировала кризис, в котором она заблудилась.

Можно ли назвать протесты в столице либеральными или, допустим, можно разграничить действительно либеральную верхушку протеста, его ядро и основную массу протестующих?

Я думаю, что «либеральные» - это ярлык, который стал общепринятым для определения протестов, начиная с Болотной площади. Но, конечно, в первую очередь это связано с тем, что этот протест действительно поддерживается теми, кого называют либеральными лидерами и либеральными средствами массовой информации. Хотя состав самих протестующих значительно шире. Я думаю, что большинство из тех, кто протестует вряд ли в состоянии определить, какую идеологию они исповедуют. Они скорее абстрактно, так скажем, за свободу. Но «свобода» - это и есть la liberté.

Среди протестующих были и левые и националисты. Как Вы считаете, они вышли на улицы также, движимые идеалами свободы или у них своя повестка?

Во-первых, большинство, по крайней мере, левых, тоже поддерживают идею свободы. У националистов по-разному. Конечно, в принципе, у тех и других своя повестка, но на их повестку как-то мало кто откликается. По крайней мере, когда они пытаются отдельно провести свои собрания, митинги, шествия, к ним приходит значительно меньше людей. И это, кстати, показатель того, что на самом деле большинство протестующие далеко не всегда на самом деле понимают, а чего они хотят, кроме честных выборов. И не понимают, а что они собираются выбирать.

В своё время на Болотной площади проводили, не знаю, проводили ли сейчас, соцопросы. В частности, их проводил известный социолог Александр Бикбов, который в интервью «Эксперту» тогда рассказал: «Мы выяснили, что часто люди сами не знали, почему они вышли на улицы. Поэтому была избрана стратегия косвенных вопросов: когда люди впервые вышли на митинг, чего от него ждут, чем он нравится, чем нет. И даже в ответах на эти вопросы уровень неопределенности был довольно высок».

Я думаю, что и сейчас дело обстоит также. Большинство тех, кто идёт протестовать, не знают, чего же они хотят и исходят из принципа, «дайте нам свободу, а там - сами разберёмся». Кстати, я иногда принимаю участие в дискуссиях на Facebook, и там очень многие примерно также говорят: «Что пристаёте с конкретностями? Мы за свободу, и свобода всё определит само собой». Это, конечно, опасная наивность. Потому что именно такими настроениями могут пользоваться разного рода беспринципные авантюристы, для которых неважно содержание протеста, а которые хотят въехать на нём во власть, или решить какие-то свои проблемы.

Принято считать, одним из ключевых элементов стратегии оппозиции стало максимальное вовлечение в протест студентов и, в целом, молодёжи. Вы с этим согласны?

Не думаю, что это какая-то сознательная политика. По крайней мере, не видно какой-то специальной агитации среди молодёжи. Агитация обращена ко всем. Почему молодёжь в первую очередь реагирует? Но это традиционно, что молодые всегда острее реагируют на всякого рода призывы к свободе и справедливости.

Нашу ситуацию в чем-то, правда очень отдаленно, можно сравнивать с 1968 годом во Франции, вот там именно молодёжь была движущей силой протестов. И, кстати, протесты вначале тоже были абсолютно бессодержательными. Лозунг, с которого начались протесты студентов: «Запрещается запрещать». И был спровоцирован всего лишь запретом свободного доступа для молодых людей на посещение женских общежитий. И только потом перерос уже в серьезные выступления, когда к студенческим протестам присоединились рабочие. Это очень напоминает настроение значительной части наших протестантов: «запрещается запрещать». Но стоит напомнить, что на последовавших за парижскими протестами, выборами во французский парламент протестанты и поддержавшие их партии потерпели сокрушительное поражение. Другое дело, что эти события оказали очень большое влияние на последующее изменение общественной морали и общественных нравов во всем мире и на политические позиции многих политических партий, в первую очередь левых.

Мне доводилось встречаться с точкой зрения, что, с одной стороны, активное участие молодежи в протестах объясняется тем, что у молодёжи были сформированы завышенные ожидания относительно её будущего. А с другой стороны, якобы на её активность влияет кризис в экономике: места для молодёжи, более-менее достойного, в рамках сжимающейся экономики – нет.

Судя по всему, в протестах наиболее активное участие принимали студенты Высшей школой экономики. Я думаю, что да, у студентов Вышки действительно есть некие завышенные ожидания. Такой престижный вуз, сверхпрестижное образование, и от него ожидают, что сразу после получения образования можно рассчитывать на какие-то большие возможности: и материальные, и карьерные. А жизнь сложнее. Хотя уже несколько выпускников Вышки заняли серьезные карьерные позиции. Начиная с министра экономики.

А что касается влияния состояния экономики, то я не соглашусь. Проблем много, но безработицы нету. Сплошь и рядом требуются специалисты самого разного профиля. Скажем, программисты чрезвычайно востребованы, не хватает рабочих, причем таких высокотехнологичных специальностей, для которых требуется высшее образование.

Но у гуманитарной молодежи проблем действительно больше. Хотя это характерно для всего мира. Историков требуется заведомо меньше программистов. И, кстати, это тоже напоминает 68 год, потому что там основную часть протестующих составляли представители гуманитарных специальностей. Так вот для гуманитарной молодёжи сейчас действительно определённый тупик. Рынок гуманитарных специальностей очень узкий. Человек закончил такой вуз, как Вышка, а вынужден идти в PR-контору, где его знания не востребованы. Тут проблема есть. Но она связана, скорее, с несбалансированностью системы образования и рынка. И ее протестами не решить. Ваша специальность не нужна? Переквалифицируйтесь, пока молодые.

Если сравнивать недавние митинги в Москве и протестные акции 89-90 годов, на Ваш взгляд, имеются ли какие-либо серьёзные отличия с точки зрения состава участников и, в целом, динамики процесса?

Есть несколько принципиальных отличий. Во-первых, как это ни действительно странно, в 90 годы, в период окончания перестройки и краха Советского союза, молодёжь принимала очень небольшое участие в демократическом движении. Да и в других политических организациях. Основная часть участников политических процессов того времени - это были люди 30-40 и более лет.

Во-вторых, основная и лидирующая часть участников демократических организаций, особенно в Москве, были из высокотехнологичной и научной интеллигенции. Не случайно, что особенно массовой была поддержка демократических организаций в Зеленограде.

Почему тогда был протест именно со стороны этих людей? Во-первых, было ощущение того, что мы отстаём и в высокотехнологичной промышленности, и в науке, и представление, что эта отсталость определяется властью. Люди считали, что если они возьмутся за дело, то сами, самостоятельно, в обстановке свободы, смогут преодолеть это отставание. Это было наивно, но это было. И во-вторых, они реально хотели участвовать в управлении страной, потому что считали: «Мы достаточно образованы, и мы достаточно ответственны, чтобы в этом принимать участие». Конечно, в движении принимала участие и гуманитарная интеллигенция. Но она была не самостоятельным участником, а скорее возглавила протест тех социальных групп, про которые я сказал. Кроме того, было серьёзное участие рабочих некоторых отраслей, особенно, угольной. Что сейчас вообще незаметно. В этом отличие, действительно принципиальное, состава участников демократического движения 90-х и сегодняшних выступлений.

Наконец, тот протест был реально содержательным. И демократические и другие политические организации выступали с определенными программами и выдвигали вполне конкретные экономические и политические лозунги. Одних платформ в КПСС было четыре штуки. А от сегодняшних протестов у меня ощущение какой-то абсолютной пустоты. Конечно, честность в политике - это очень важно, но, если вы просто за честные выборы, а потом придёте на выборы и окажется, что вам нечего предложить людям, это будет такой конфуз, который закончится очень плохо. К власти придут люди совершенно другого склада.

Есть гипотеза, что политический кризис в Москве связан с системной проблемой, то есть отсутствием в России некой декоративной демократии, которая была бы тождественна западным полиархиям. Эта гипотеза подразумевает, что если на Западе есть хотя бы имитация демократии, то в России лишь имитация имитации. Вы согласны с этой точкой зрения?

Во-первых, «Запад» - это очень широкое понятие, и в каждой стране условного «Запада» у демократии свой облик. У демократии очень сложное устройство. И, конечно, сказать, что на «Западе» просто имитация демократии - это вульгарно упрощать ситуацию. Есть страны, где больше демократии, есть страны, где ее меньше, но, тем не менее, отрицать наличия на этом условном «Западе» существования реальных демократических институтов просто глупо. А что касается нас, то, конечно, демократические институты у нас во многом носят действительно условный характер. Но это связано не столько с институтами, как таковым, сколько с историей, причем в первую очередь последних 30 лет, и с общественными настроениями, сформированными этой историей. Ведь корни этого явления, если внимательно проанализировать, они в 90-х годах. Мы только что говорили о протестах конца 80. И тогда действительно сформировался очень активная и значительная по численности прослойка людей, ориентированных на реализацию демократических принципов организации политической жизни в стране. Активно формировались партии самого разного толка. Активной была общественная жизнь. Активно развивалось то, что называется «гражданским обществом». Но реформы 90-х годов, то, что называется, гайдаровскими реформами, разрушили эти предпосылки для создания нормальной демократии, нормального гражданского общества, потому что миллионы людей, в том числе активных общественников, погрузились в выживание. И им стало не до общественной активности. не до демократии. В этих сложных для жизни рядового человека условиях только что возникшие демократические институты начали вырождаться. Это был объективный процесс, связанный с глубочайшим экономическим кризисом. И неправильными подходами к его преодолению. Люди старшего возраста, активные участники тех процессов, так и не отошли от шока. Как мне говорили некоторые бывшие активисты, когда я спрашивал их: «Почему вы прекратили свою активность?» - «Мы просто контужены всем тем, что произошло».

А сейчас действительно пришло новое поколение, которое заново осваивает демократию, демократические институты. И имеет такую возможность, именно потому, что в России, при всех её проблемах, всё-таки сейчас для рядового человека, по крайней мере в крупных городах, нет ощущения безысходности. Когда наступает ощущение безысходности, тогда ни о какой демократии говорить не приходится. А когда есть некое ощущение, пусть даже ограниченного, достатка, и какой-то небольшой надёжности существования, тогда люди начинают думать о демократии, и о демократических институтах. Сейчас наступило такое время. В известном смысле это порождение того, что стало жить лучше. Хотя, может быть, это звучит для кого-то странно.

Некоторые эксперты увязывают рост протестной активности с двумя факторами: с одной стороны, это слабость системных политических партий, а с другой — это отсутствие у оппозиции потенциала, позволяющего ей легально прийти к власти или заблокировать решения действующей власти.

То, что у нас слабая партийная система, это безусловно. Хотя в общественном пространстве присутствуют политические партии практически на любой идеологический вкус. И то, что эти партии не развиваются – это проблема их устройства, которое отражает общественные представления о партиях, как о вотчине их лидеров. Причем сами лидеры тоже так считают и не дают партиям развиваться. И это не зависит от идеологической направленности партий. Этим страдают и левые, и правые партии.

И еще одна из особенностей массового общественного мнения в России состоит в том, что значительная часть граждан считает: партии кто-то для них должен создать, а они будут ими пользоваться. Но как говорил вождь пролетариата, если немного перефразировать его, партия - это живое творчество масс. Какие есть партии, такие и востребованы. По своему опыту участия в общественно-политической жизни конца 80-х – 90-х годов могу сказать, тогда партийное строительство сочетало и инициативу лидеров, и активное участие граждан. Но многие лидеры того времени забронзовели.

Тут несколько факторов играет роль. Во-первых, у нас очень сложное отношение людей к любой организации. Это отмечают и социологи, что люди не готовы - это следствие 90-х годов в том числе - объединяться, сотрудничать. Общество предельно атомизированное. И преодолеть эту атомизацию – пока не получается. Идти на митинг - да. А собраться, чтобы учредить организацию, или вступить в существующую, и вместе дружно работать над какими-то проблемами, на это людей не хватает. Защитить свой дворик от точечной застройки еще можно, а объединиться, чтобы решить эту проблему в общемосковском, а может и общероссийском масштабе – это не для нас.

Нас еще в школе учили, что одна из причин поражения Пугачева, неспособность крестьян объединиться: «Мы своего барина прогнали, а в соседней деревне пусть они сами этим занимаются». В результате Пугачеву так и не удалось собрать массовую армию. А про влияние 90-х годов я уже сказал.

Не знаю, получится ли у тех, кто сейчас протестует что-то такое создать. Сомневаюсь, потому что протест пока бессодержателен. Чтобы создать партию, у неё должна быть идея, у неё должны быть конкретные требования. Сравнивая с парижским протестом 68 года, хочу напомнить, что в этих протестах не выросло ни одной партии. И фактически протест растворился в уже существующих партиях, которые начали под влиянием этих событий менять, в известном смысле, свой облик.

Что касается «потенциала»… То потенциал - это в том числе способность к самоорганизации. Если люди просто протестуют, ходят по улице, машут руками, но не готовы создать организацию, объединиться, выдвинуть конкретные требования, которые бы заинтересовали уже широкий круг сторонников, то, конечно, это всё выродится просто в хождение и размахивание руками. Проблема протестующих именно в том, что этот протест пока организационно и идейно беспомощен.