Ждет ли нас «красный экстремизм»?

Политолог, публицист, эксперт Центра ПРИСП Алексей Сахнин – о формировании новой левой мировой политики.

В июне 2020 в России возбудили первое уголовное дело по экстремистской статье против «граждан СССР». Эти люди, не признающие легитимность РФ, создали одно из самых массовых движений в стране с десятками тысяч активных членов. «Граждан СССР» считали безобидной эскапистской сектой, которая печатала паспорта советского образца и не выходила за пределы своей конспирологической реальности в интернете.

Но только за весну и начала лета этого года правоохранители возбудили против них более десяти уголовных дел. А самым ярким примером их активизации стали апрельские протесты во Владикавказе, организованные активистом движения, оперным певцом Вадимом Чельдиевым.

- Я призываю все народы, все города, все республики присоединиться к акту неповиновения этой власти, чтобы вернуть правовое поле Советского Союза! - говорил он в своем ролике на Youtube, который посмотрело более полумиллиона зрителей. Крупнейший социальный протест за время карантина организовали не Компартия или другие профессиональные оппозиционеры, а маргинальное уравнительное движение, построенное на экзотической утопии. Нечто подобное все чаще происходит по всему миру. Место традиционных левых в социальном протесте занимают архаичные народные движения с эклектической идеологией.

На рубеже 21 в. социал-демократы были у власти в 11 из 15 стран, входивших тогда в ЕС и Тони Блэр был символом этого периода. Сегодня левоцентристы возглавляют лишь 4 правительства из 28, а их электоральные результаты сократились примерно вдвое.

Рецепт этого провала прост. Именно левоцентристские реформисты после краха СССР и в начале XXI века провели в большинстве стран Европы волну либеральных преобразований, усиливших социальное расслоение и больно ударивших по их собственной социальной базе. Когда в конце жизни у Маргарет Тэтчер спросили, что она считает своим величайшим достижением, она ответила: «Тони Блэр». Парламентские левые стали больше нравиться консерваторам, чем собственным избирателям.

Многочисленные попытки вернуть парламентскую левую политику к ее чистым истокам кончились крахом. Ни левые «популисты» в Греции, Испании или Франции, ни радикальные лидеры левоцентристских партий в Швеции, Великобритании и США так и не решились порвать с истеблишментом и разрушить социально-политический status quo. В Англии, например, при Корбине «лейбористы потеряли рабочий класс», заняв компромиссную позицию по Брекзиту, чтобы избежать раскола в партии. Крушение надежд на парламентских левых подталкивает недовольных к внепарламентским стратегиям.

«Глубинный народ» выплескивает свое растущее раздражение в новых уравнительных плебейских движениях. А левая интеллигенция и молодежь ищут выход в своеобразном «коммунистическом фундаментализме», стараясь в образцах классической теории найти причины политических неудач. Эти две траектории можно назвать «неоякобинством» и «необольшевизмом».

В годы лидерства Джереми Корбина вокруг него возникло массовое движение «Momentum», состоявшее из тысяч твердых левых - «trotts» и «tankies» (так оппоненты называют красных последователей Троцкого и молодежь, идеализирующую СССР). В США Берни Сандерс гораздо умереннее своих сторонников. Многие из них в 2016 голосовали за Трампа, лишь бы насолить истеблишменту. К 2020 году в рядах «Демократических социалистов Америки» состоит 70 тысяч членов, и многие из них приняли участие в июньских беспорядках. В России происходит настоящий ренессанс интереса к марксизму. По всей стране возникают марксистские кружки. За 2 года ортодоксальный коммунист Константин Семин собрал 420 тысяч подписчиков в Youtube. У ностальгирующего по СССР Дмитрия «Гоблина» Пучкова их почти 2 млн. Угрозу «необольшевизма» разглядели даже единоросы. Но радикальный актив измеряется тысячами, а в массовых движениях, требующих уравнительного перераспределения, принимают участие миллионы.

Желтые жилеты во Франции упорно отказывались определять себя в традиционных терминах правой или левой традиции, которые восходят к Великой французской революции. Но они часто выводили на своих жилетах дату ее начала – 1789. Вслед за штурмовавшими Бастилию санкюлотами, они стремились переучредить заново все общество, задав новую систему политических координат. Виртуальный «СССР», в котором живут «советские граждане» - это тоже утопический социальный порядок, противопоставленный текущей реальности, в эволюцию которой низы верят все меньше.

Эти радикальные движения почти никак не связаны с существующими идеологическими традициями, выросшими из марксизма. Их участники смешивают социальный эгалитаризм с патриотизмом, что было немыслимо для традиций 1917 или 1968 годов, но идеально резонирует с наследием 1789. Они редко пользуются марксистским языком, апеллируя не к одному классу, а сразу к большинству нации. Осуществление своего социального идеала они видят в восстановлении суверенитета народа через политическую демократию. Их пространство – не столько класс, сколько гражданская нация, сплоченная в борьбе с новой аристократией.

Парламентские левые во всем мире оказались слишком сильно связаны с политическим истеблишментом, чтобы возглавить этих новых «санкюлотов». Но это могли бы сделать радикальные левые активисты, не скомпрометированные политической коррупцией и соглашательством. Если эти два полюса новой левой политики сумеют придти к диалектическому единству, то мы увидим что-то вроде «красного экстремизма», в котором соединится социальный протест низов с идеологическим радикализмом «лишних людей».

Ранее опубликовано на: https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2020/07/09/834217-samie-novie