Настоящая Европа
Заместитель директора Института истории и политики МПГУ, член правления РАПН, эксперт Центра ПРИСП Владимир Шаповалов – о том, что единственной настоящей Европой, ощущающей свои христианские корни и свой исторический путь, является Россия.
Проходит сеятель по ровным бороздам.
Отец его и дед по тем же шли путям.
Сверкает золотом в его руке зерно,
Но в землю черную оно упасть должно.
И там, где червь слепой прокладывает ход,
Оно в заветный срок умрет и прорастет.
Так и душа моя идет путем зерна:
Сойдя во мрак, умрет - и оживет она.
И ты, моя страна, и ты, ее народ,
Умрешь и оживешь, пройдя сквозь этот год,-
Затем, что мудрость нам единая дана:
Всему живущему идти путем зерна.
Владислав Ходасевич
Известный французский историк, постоянный секретарь Французской академии Элен Каррер д’Анкосс в интервью Figaro назвала два параметра, по которым русские отличаются от западных европейцев. Один из этих параметров — «чувство истории», которое у жителей России развито сильнее из-за трагедий 20 века. Второй параметр – «чувство смерти». «Вся русская литература об этом говорит», - пояснила д’Анкосс.
Это действительно так. Вся великая русская литература – именно об этом. Собственно, это явствует даже из названий: «Мёртвые души», «Записки из мёртвого дома», «Живые и мёртвые», «Книга мёртвых». Лучшие из отечественных писателей, поэтов, философов всегда думали об этом.
Пожалуй, лучше всего эта неразрывная связь с чувством смерти дана в эпиграфе к роману Владимира Набокова «Дар» - цитате из учебника русской грамматики Петра Смирновского: «Дуб – дерево. Роза – цветок. Олень – животное. Воробей – птица. Россия – наше отечество. Смерть неизбежна». Именно в таком порядке. Неизбежность смерти – такая же истина, как и принадлежность нас к России. И именно в России неизбежность смерти – понятна. В том смысле, что «мёртвые сраму не имут», что Россия велика, но отступать нам некуда. Неизбежность смерти является естественной чертой нашей идентичности. Слишком обыденными являются для России войны, мор и глад.
Два «русских чувства», истории и смерти, теснейшим образом взаимосвязаны и переплетены. Знание истории, историческая память народа, делает ёмким, насыщенным наше «чувство смерти», определяя в нашем пантеоне Александру Матросову место рядом с Евпатием Коловратом, Иваном Сусаниным и Петром Багратионом. Русские, обладая не самой продолжительной историей, тем не менее являются народом, пожалуй, наиболее обострённо воспринимающим своё историческое бытие, рассматривающим себя, своё поколение, как часть бесконечной череды живших, живущих и еще не родившихся.
Это восприятие себя в качестве части исторического пути, проделанного страной, и обращённого в будущее не является исключительной прерогативой нашего народа. Оно было свойственно многим историческим народам, в том числе европейским народам. Однако по мере разрушения христианских основ, истончения христианской ценностной базы европейской цивилизации, происходит постепенная утрата представлений европейцев о ценности истории, восприятия своей жизни как конечного процесса, завершающегося смертью, но являющегося частью непрерывного ряда сменяющих друг друга поколений.
Несколько десятилетий назад другой знаменитый французский историк Фернан Бродель в книге «Грамматика цивилизаций» определил Россию как «Другую Европу» по отношению к основной Европе, то есть западноевропейским странам. При создании концепта «Другой Европы» он исходил из того, что существуют две европейские цивилизации, близкие, но не идентичные. Их европейскость определяется их христианскими корнями. Их различия обусловлены различиями между западным и восточным христианством.
Однако сейчас Западная Европа с отходом от христианства, дехристианизацией, утрачивает свою европейскую идентичность. В отличие от России. Это парадоксальным образом приводит к тому, что единственной настоящей Европой, ощущающей свои христианские корни и свой исторический путь, является именно Россия.
