Кесарю кесарево, а публичнику — публичное?

Политический юрист, юрист в области конституционного права и конституционного правосудия, руководитель Центра конституционного правосудия, эксперт Центра ПРИСП Иван Брикульский – о том, как квалифицировать антикоррупционные и деприватизационные иски. 

Как обычно бывает в хороших спорах, оппоненты часто по итогу меняются мнениями. В порядке гипотезы, я тоже о таком задумался после дискуссии с Дмитрием Мальбиным и Анной Маркеловой на конференции Центра конституционного правосудия.

Речь шла о том, как квалифицировать антикоррупционные и деприватизационные иски: как проявление публично-правового (конституционно-правового?) деликта, где государство защищает себя как особый субъект, или все-таки как имущественные споры, в которых должны работать инструменты частного права — со всеми их ограничителями, презумпциями и защитными механизмами.

Логика проста: если цель — восстановление публичного интереса, то частное право со своими «тонкостями» не подходит. Регулирование должно быть жестким, ограничивающим публичную власть.

Конечно, ключевой аргумент о том, почему это публичное право кажется методологически безупречным: во-первых, здесь не работают частно-правовые презумпции и принципы; во-вторых, использование ГК РФ в таких спорах позволяет публичной власти в лице прокуратуры использовать наиболее удобные инструменты для безвозмездного изъятия вне рамок

А что если проблема не в том, что здесь нет публичного права. А в том, что частное право применяется недостаточно последовательно?

Мы слишком легко соглашаемся с тем, что если в споре участвует государство, то частноправовые конструкции автоматически «не подходят». Но ведь право собственности, добросовестность, исковая давность, правовая определенность — это не просто элементы ГК РФ. Это конституционные по своей природе категории, которые не исчезают от одного лишь упоминания публичного интереса.

Возможно, вопрос стоит не так: публичное или частное право? А так: готовы ли мы допустить, что публичная цель не освобождает от частноправовых ограничений, а лишь требует их более точного и ответственного применения?

Если государство действительно сильнее, то именно оно должно быть более связано правом.

Если изъятие действительно публичное — тем выше требования к его обоснованию.

Если мы отказываемся от частного права здесь, то должны честно признать: мы отказываемся не от «формальностей», а от целого пласта гарантий.

И тогда вопрос «кесарю — кесарево» приобретает иной оттенок: возможно, публичникам все-таки тоже иногда нужно частное — не как инструмент, а как предел публичной власти?

Просто к дискуссии.