Генезис адхократического правопорядка
Юрист, член Ассоциации юристов России Вячеслав Зикеев - о том, почему адхократические признаки наиболее ярко проявились в кризисный период.
В профессиональном сообществе тема ситуационного правового регулирования «по факту», ставшего приметой российской правовой действительности, до сей поры не осмыслена и не дебатировалась в публичном пространстве. Признаюсь, что сам я помышлял подступиться к этой теме и написать аналитическую статью еще в «ковидный период», когда довольно ярко проявились особенности кризисного ad hoc регулирования.
Поэтому, прочитав на днях филигранную аналитику по теме адхократического регулирования за авторством коллеги Антона Тимченко, прочувствовал знакомое многим графоманам чувство – сожаление о том, что этот материал подготовил не я.
В своей статье Антон Геннадьевич проиллюстрировал достойное полноценного диссертационного исследования явление на ярких примерах – процедурно-ритуальные нюансы конституционной реформы, антиковидное регулирование, ну и законодательное обеспечение СВО, внутри которого коллега отдельно акцентировал внимание на частичной мобилизации (собственно, ей материал и посвящен). Не минуло и недели, как возник новый прецедент ad hoc регулирования, связанного с введением военного положения на территории ДНР, ЛНР, Херсонской и Запорожской областей, а также введением особых правовых режимов в других регионах (именно в адхократическом формате). Если теоретизировать по существу проблематики, заявленной в статье коллеги, то от себя, пожалуй, добавил бы пару ремарок.
С одной стороны, адхократическая регуляторная модель, сопровождающаяся стадиями «шок-рассинхрон-отладка-рутинизация», в каком-то смысле родовая отметина правопорядка постсоветской России.
Шок, связанный с «величайшей катастрофой 20 века» - крушением Советского Союза, отменой статьи 6 Конституции СССР о руководящей роли партии и всяческими «радостями «периода первоначального накопления капитала», продлившийся до принятия Конституции России.
Затем последовал рассинхрон в связи с необходимостью стыковки не стыкуемого - советского регулирования с новыми рыночными правовыми актами в условиях институционального и политического кризиса, в том числе по причине блокирования рыночных начинаний в Госдуме коммунистическим парламентским большинством.
Отладка - сначала через легитимизированное Конституционным Судом РФ «указное право» там, где образовывались законодательные лакуны (в бытность главой государства Ельцина Б.Н.), а затем через реализацию Гарантом Конституции права законодательной инициативы и политические рычаги Администрации Президента. Кстати, необходимо также упомянуть такой позабытый (но, к слову, и поныне существующий) инструмент – модельные законодательные акты СНГ, который позволил произвести ту самую отладку странам-участникам содружества по одним нормативным лекалам.
Первый шаг в сторону рутинизации процесса становления российской правовой системы был сделан после заявления Президента о стремлении к диктатуре равного для всех закона, а венцом этого этапа стал период парламентского большинства «Единой России», когда злые языки стали называть нижнюю палату российского парламента «бешеным принтером», т.е. когда была достигнута противоположная точка относительно периода, когда коммунисты блокировали принятия Гражданского или Земельного кодекса.
К слову, именно в ту пору адхократический (ситуационно-реакционный) подход к регулированию в миниатюре стал верной приметой законотворчества в России. Классические примеры – это ужесточение ответственности (главным образом, уголовной) за те или иные деяния в качестве реакции на какие-либо резонансные инциденты (уголовная статья за оскорбление чувств верующих появилась после инцидента с выходкой активисток в Храме Христа Спасителя, уголовная ответственность за склонение детей к самоубийству после волны резонансных случаев с так называемыми «группами смерти» в социальных сетях и т.д.). Во всех подобных случаях имел место общественно-политический триггер – тот самый этап «шока». Таким легистским подходом российской правопорядок пытается нивелировать правоприменительные огрехи, доказывая, что до того имел место «рассинхрон», послуживший причиной «шока», и поэтому нужна «отладка». Сюда весьма к месту вплелась приобретенная особенность российского правопорядка – регуляторная казуистика и уход от абстрактного нормотворчества (в том же УК РФ это привело, например, к появлению семи «мошеннических» статей (одна из них уже признана утратившей силу), а многие законы стали писаться как «инструкции по…».
Практика показала, что в спокойные времена государственный менеджмент не чурается формировать правила «под проект» (как правило, политический). Поэтому помимо ситуационно-реакционного регулирования российской правовой системе знакомо создание «ситуационных процедур» (как с конституционной реформой или «пробником» дистанционного электронного голосования в Москве), особых правовых статусов и режимов (особое федеральное законодательное регулирование для госкорпораций «Ростехнологии», «Росатом», «Роскосмос», инновационный центр «Сколково», федеральная территория «Сириус» и т.д.), а также адхократических регуляторных инструментов (фильтр правовой оценки Конституционного Суда для применения решений межгосударственных органов в Российской Федерации).
Примета времени – это не хорошо и не плохо. Это социальный факт. Но именно понимание тенденций в регуляторной политике позволяет понимать логику политических решений. Да, адхократические тенденции в правопорядке сопряжены с одним существенным правовым недостатком – размытой правовой определенностью. Поэтому в нашем случае, чтобы «понять, как работает государственная машинерия и как она отреагирует на тот или иной внешний раздражитель» (цитата из статьи А.Т.) мало знать и интерпретировать букву закона, чувствовать его дух, нужно еще и понимать алгоритм построения розы общественно-политических ветров.
Почему же адхократические признаки наиболее ярко проявились в кризисный период? Во-первых, в условиях стресса как человек, так и система реагирует на уровне рефлексов, т.е. принимает решения по максимально упрощённому алгоритму, выработанному до автоматизма. Во-вторых, будь то «указное право» или «ситуационно-реакционный закон» с точки зрения правовой определенности — это всяко лучше, чем действия наощупь, особенно если речь идет о государственном менеджменте, призванном синхронизировать действия всей административной машины и мобилизовать все имеющиеся в управленческом арсенале ресурсы на территории площадью 17 млн кв. км. В-третьих, в период кризисов привычная рамка «от шока к отладке» объективно должна быть сжатой, дабы система не испытала управленческий коллапс.
